Малайзия: отказ от западной модели как залог национального успеха
28 июля министр иностранных дел РФ Сергей Лавров посетил столицу Малайзии, где встретился с премьер-министром этой страны Анваром Ибрагимом. В следующем году Малайзия будет председательствовать в АСЕАН и намерена в тот же год вступить в БРИКС. Приобретение такого нового члена — знаковое расширение объединения, поскольку Малайзия — не просто один из ключевых участников АСЕАН, расположенный на стратегическом перекрёстке между Тихоокеанским и Индийским бассейнами, но также олицетворение успешных «азиатских тигров» и представитель особой культуры, цивилизации Нусантары, до сих пор ещё не представленной в многополярном созвездии БРИКС.
Кроме того, эта страна — яркий пример столь востребованной сегодня модернизации без вестернизации.
Модернизация без вестернизации: примеров всё больше
«Не существует второй цивилизации; цивилизация означает европейскую цивилизацию, и она должна быть импортирована со всеми её розами и шипами», — эта цитата турецкого социолога Озбулана, сказанная о реформах Ататюрка, красноречиво характеризует настроения, царившие в незападных обществах столетие назад. Тогда триумф европейских держав казался незыблемым: политические лидеры с берегов северной Атлантики безраздельно доминировали в глобальном пространстве, а британские, американские и германские технические новинки не сталкивались с конкуренцией на других материках. Только немногие упрямцы, вроде китайского философа Лян Шумина, твердили в те годы об «истернизации», о поиске творческих сил в недрах собственной культуры, которая, в отличие от заимствованных ценностей и наскоро копируемых жизненных установок, может стать единственным надёжным фундаментом для прогресса.
За минувший век многое изменилось. Пример Советского Союза, затем Японии и, наконец, Китая показал всему миру, что западная модель развития — не единственный путь к техническим высотам. Напротив, все народы, достигшие успехов на научно-техническом поприще, настойчиво подчёркивали, что основой их взлёта стала опора на собственные, отнюдь не заимствованные с Запада, социальные и духовные принципы. Так, девизом модернизации в стране Восходящего солнца стал Wakon Yosei — «японский дух и западная техника», а в Поднебесной неоднократно вспоминали рождённое ещё на заре ХХ века правило Ti-Yong — «китайская мудрость для фундаментальных основ, западная мудрость — для практических задач». Поскольку подобные подходы восторжествовали практически повсеместно — в Индии, на Ближнем Востоке, в Африке, — известный цивилизационист Самюэль Хантингтон уже в середине девяностых годов был вынужден констатировать: «На фундаментальном уровне мир становится более современным и менее западным».
Пожалуй, Малайзия — одна из самых впечатляющих иллюстраций к этому тезису. Сравнительно недавно это был бедный, дискриминируемый регион на задворках Британской империи (тут на ум приходят строки из детского произведения Маршака: «Негров, малайцев и прочий народ в море качает другой пароход...», напоминающие о положении париев колониального мира). Ныне Куала-Лумпур занимает место одного из самых благополучных мегаполисов Земли, а по уровню жизни страна вплотную приблизилась к европейским государствам, заметно опередив Латинскую Америку. Из поставщика даров джунглей: натурального каучука и пальмового масла — Малайзия превратилась в экспортёра высокотехнологичной продукции (например, прочно удерживая первое место в мире по производству электронных чипов). Эта удивительная метаморфоза заняла всего лишь около полувека, в течение которых экономика страны росла средними темпами 6,5 % в год, поставив своего рода рекорд стабильного роста.
Если прыжок одного из соседних «азиатских тигров», Сингапура, ассоциируется с именем его многолетнего лидера Ли Куан Ю, то в Малайзии таким олицетворением экономического расцвета можно считать премьера Махатхира Мохамада, чей стаж руководства страной (с перерывами) достиг двадцати четырёх лет. Это был первый руководитель Малайзии, не происходивший из султанской аристократии и не получавший образование в западных университетах, провинциальный врач, ставший выдающимся экономистом и дипломатом. Махатхир известен как критик США и Запада, а также пропагандист «азиатских ценностей». «Универсальные ценности — это азиатские ценности, а европейские ценности — это ценности только Европы», — заявил он в 1996 году будущим основателям Евросоюза. Именно отказ от западной модели и опору на собственное наследие малайские последователи Махатхира считают главным залогом своего национального успеха.
Чтобы более наглядно представить, какие ценности имеются в виду, стоит присмотреться к тому месту, которое занимает Малайзия на культурно-исторической карте мира.
Цивилизация Нусантары как феномен «наслоения культур»
Сама природа предусмотрела особое положение Малайзии, которая простирается, подобно гигантскому мечу, между просторами Индийского океана, открывающего «дорогу пряностей» на Ближний Восток, и акваторией Южно-Китайского моря, ведущей к древним центрам Дальневосточной цивилизации.
В прошлом здесь был ареал распространения индийской культуры: полуторатысячелетней давности надписи на древнемалайском языке сделаны с помощью одной из разновидностей индийского письма и дублированы на санскрите, а при раскопках предполагаемой столицы того периода обнаружена статуя слоноподобного бога Ганеши. Затем на этой территории распространился буддизм, а в пятнадцатом веке, совсем незадолго до прихода первых европейцев, стал доминировать ислам суннитского толка. Принципиально важно подчеркнуть, что мусульманская вера на земле Малайского полуострова появилась не в результате военной экспансии, как это бывало в эпоху Арабского халифата, а в ходе свободного торгового и культурного обмена, то есть была воспринята местным населением по доброй воле.
Тем не менее, несмотря на приверженность значительной части малайцев суннитскому исламу, наличие давнего индуистского и буддистского бэкграунда, ощутимое культурное влияние Запада и Китая, а также заметная региональная специфика позволяют не считать Малайский архипелаг монолитной частью Ближневосточной (арабско-суннитской) цивилизации, но выделить в качестве отдельной цивилизации или субцивилизации. Так, если применять методологию «культурной триады» (религия, язык, письменность), предложенную В.Н. Расторгуевым и В.В. Тимаковым для описания самостоятельных цивилизационных полей, Малайзия и соседняя Индонезия составят отдельную цивилизацию Нусантары («Мира островов»).
Заметим, что хотя население Индонезии в восемь раз превышает население Малайзии и больше половины индонезийцев с рождения говорит на яванском языке, языком межнационального общения «Мира островов» издавна стал малайский. По этой причине принятый на официальном уровне государственный язык Индонезии также является разновидностью малайского языка, хотя родным его может считать не более 10 % индонезийцев. В итоге на языке бахаса, который в Малайзии называют малайским, а в Индонезии — индонезийским, умеет говорить не менее 300 миллионов человек, что делает его достойным претендентом на включение в список базовых языков ООН.
Особая культурная предыстория и этнолингвистическая уникальность не мешают Малайзии позиционировать себя как преимущественно исламское государство и даже претендовать, пользуясь своими финансовыми и технологическими возможностями, на роль одного из лидеров Исламского мира. Поэтому, завершая цивилизационное описание этого региона, приведём такое сравнение: если Латинская Америка может рассматриваться как отпрыск, побег Западного мира, имеющий общие с Западом европейско-католические корни, но начавший развиваться по отдельной траектории, то в случае с арабо-суннитским Ближним Востоком и сравнительно поздно исламизировавшейся Нусантарой можно говорить об отдельных культурных стволах, идущих по пути сближения.
Сегодня около 60 % населения Малайзии относится к австронезийским народам (собственно малайцы и их ближайшие родственники). Львиная доля из них, за исключением практикующих анимистические культы лесных племён, исповедует суннитский ислам. Более 20 % граждан — этнические китайцы, преимущественно буддисты. Почти одну десятую составляют индусы, чаще всего выходцы из штата Тамилнад, которые практикуют как индуизм, так и христианство. Всё это позволяет рассматривать страну как своего рода перекрёсток нескольких великих культур Азии, где встречаются, взаимодействуют и консолидируются пресловутые азиатские ценности.
Дополнительным штрихом к этой мультиэтнической картине служит исключительная роль китайской диаспоры в экономических процессах: в ХХ веке на китайских предпринимателей приходилось примерно три четверти национальной деловой активности. Учитывая такую диспропорцию, правительство Малайзии ввело особый привилегированный режим для малайцев-мусульман, которые имеют преимущества при поступлении в вузы, кредитные и регистрационные льготы для бизнеса и другие преимущества. Такое положение радикально расходится с либеральными принципами, но, по мнению лидеров страны, позволяет гармонизировать отношения между этническими общинами, не допуская чрезмерного расслоения и нарастания ненависти.
«Азиатские ценности» — не только для конфуцианцев
В чём заключаются пресловутые «азиатские ценности»? Успех Тайваня, Кореи, Гонконга и Сингапура обычно объясняют конфуцианской моралью — старинным набором строгих дисциплинарных норм, сформулированных двадцать пять веков назад мудрецом Кун-Цзы. Но, в отличие от этих стран, а также от совершающих модернизационный взлёт в наши дни Китая и Вьетнама, Малайзия никогда не входила в ареал конфуцианской культуры. Малазийские китайцы, внесшие существенный вклад в обычаи и менталитет этой страны, преимущественно буддисты. Тем не менее, сторонники азиатской модернизационной этики сумели найти нечто общее в конфуцианских и национальных малайских принципах. Как резюмируют обозначенную общность отечественные эксперты: «Уважение к традициям, этика усердной работы, ориентация на дисциплину и принцип общественного устройства, основанного на естественной иерархии и авторитете». А сам Махатхир заявлял, что в основе трудовых побед народов Восточной Азии лежит «этика, состоящая из дисциплины, лояльности и усердия... Эта рабочая этика родилась из философии о том, что группа и страна важнее, чем отдельная личность».
Вполне закономерно, что, по сравнению с либеральными образцами, для стран с такой философией характерны как определённые ограничения парламентских и рыночных свобод, так и долгие правления «политических патриархов», которые воспринимаются народом не в качестве наёмных менеджеров, а в качестве «отцов нации». В роли такого «отца», пережившего на руководящем посту несколько выборных каденций, выступал и малазийский премьер Махатхир Мохаммад, и Ли Куан Ю в соседнем Сингапуре. Западный истеблишмент критиковал Махатхира как за «слишком долгое» пребывание во власти, так и за аресты оппозиционеров, и за недопуск американских банков на финансовый рынок Малайзии. Однако не эти, раздражающие либеральных наблюдателей, «особые» элементы малазийской модели стали двигателями бурного роста.
Вопреки рецептам МВФ
Пожалуй, самыми зримыми локомотивами возвышения Малайзии выступили финансируемые государством и лояльным ему бизнесом мегапроекты. Доходы от добычи нефти (кстати, далеко не столь внушительные, как у стран Персидского Залива) руководство Малайзии не потратило на удовлетворение социальных нужд и не складировало в зарубежных резервах, а вложило в проекты, способные стать экономическими драйверами. Это, в частности, автомобильный гигант «Протон»; международный аэрохаб в Куала-Лумпуре, рассчитанный на 25 миллионов пассажиров; Пинангский мост, соединяющий третий по величине город страны, расположенный на острове, с материковой частью; ультрасовременная автострада от северной границы до южной оконечности полуострова Малайя и т.д.
Так, например, введённый в эксплуатацию в 1985 году Пинангский мост стал не просто способом занять тысячи людей и стимулировать спрос на стройматериалы — после его открытия на острове Пинанг была создана зона ускоренного развития для предприятий электроники, аналог знаменитой «Силиконовой долины». После того как крупнейшие мировые производители (среди которых Intel, Hitachi, Bosch) открыли здесь свои представительства, а океанская гавань превратилась в крупнейший пункт отгрузки высокотехнологичной продукции, потребовалось строительство второго, ещё более длинного моста, проложенного к 2014 году. К слову, длина первого Пинангского моста почти 14 км, а второго — 24 км, что вводит их в число тридцати крупнейших мировых сооружений такого рода.
Ставка на мегапроекты, да ещё за счёт бюджетных инвестиций, сделанная руководством Малайзии, категорически расходилась с рекомендациями МВФ. Эти противоречия достигли критической точки в период финансового кризиса 1998 года, когда глобалистские эксперты настаивали на минимизации государственных расходов и вообще государственного вмешательства в экономику. Официальный Куала-Лумпур, напротив, сохранил финансирование мегапроектов и начал жёстко регулировать курс национальной валюты, что вызвало активную критику либеральных мэтров. Однако в итоге малайский метод преодоления кризисов посрамил чикагских «мудрецов» — Малайзия первой из стран ЮВА преодолела трудности и продолжила своё восхождение.
В настоящее время именно высокотехнологичные товары определяют облик малазийской экономики. По объёмам годового экспорта (порядка 300-350 миллиардов долларов) страна сопоставима с «нефтяной королевой», Саудовской Аравией, а вот качественный состав вывозимых товаров отличается радикально. Так, 38 % выручки приходится на электронику и электроаппаратуру, около 8 % — на механическое оборудование (сюда входят, в частности, самые крупные в мире продажи бытовых кондиционеров) и немногим менее 5 % — на оптические приборы. Для сравнения, на традиционно продаваемые Малайзией сырьевые ресурсы приходится существенно меньшая часть экспортных доходов: около 16 % — на нефть и продукты нефтехимии, 5 % — на пальмовое масло и иные жиры, менее 2 % — на каучук. Кроме того, страна активно расширяет объём предоставляемых мировому рынку финансовых услуг и услуг по защите и лицензированию интеллектуальной собственности.
Недавний пандемийный кризис почти не нанёс малазийской экономике ущерба — напротив, страна вошла в число крупнейших поставщиков резиновых перчаток и масок. (Вместе со своими филиалами в других странах Азии малазийский Тop Glove International Sdn. Bhd. оказался мировым производителем перчаток номер один.)
Прогресс и цивилизационные традиции
Кроме противоречащей либеральным рекомендациям стратегии высокотехнологичных мегапроектов, малазийская экономика имеет ещё одну специфическую незападную черту. Это явно ощутимый исламский цивилизационный акцент.
Например, Куала-Лумпур претендует на звание глобального флагмана халяльной индустрии. Внутренний рынок халяльной продукции уже превысил 70 миллиардов долларов, то есть превзошёл доходы от экспорта нефти, — но гораздо более серьёзные амбиции имеются относительно рынка внешнего. В Малайзии организованы так называемые халяльные парки (аналог технопарков и особых экономических зон), которые специализируются на биотехнологических, фармацевтических, косметических и гигиенических товарах, произведённых с учётом требований Корана. На этой базе развивается обучение профессионалов халяль-индустрии для десятков стран мира, а также создана система сертификации их услуг. В отличие от варварских средневековых практик, исповедуемых радикалами, Малайзия предлагает миру современный просвещенный и высокотехнологичный ислам XXI века.
С 1983 года в стране действует исламский банкинг, исключающий дачу денег в рост и предполагающий раздел рисков между заимодавцем и предпринимателем. Ещё одной исламской финансовой идеей, впервые провозглашённой Махатхиром (правда, до сих пор не реализованной, но набирающей всё больше сторонников), является так называемый «золотой динар». Летом 2002 года малазийский премьер, выступая на заседании ОИК (Организация Исламская конференция), предложил ввести обеспеченную золотом валюту мусульманских стран. Так он рассчитывал избежать финансовых потрясений, подобных Азиатско-Тихоокеанскому кризису 1997-98 годов, вызванному спекуляциями вокруг доллара. Практическим шагом должна была стать продажа арабской, малазийской и индонезийской нефти только за золотые динары. Этот проект, широко обсуждаемый в мусульманском мире и даже начавший в экспериментальном порядке применяться на уровне частных сообществ, мог бы нанести сокрушительный удар по монополии доллара как мировой валюты, перемещая и золотые резервы планеты, и важнейшие центры финансовой активности в исламские страны.
Таким образом, мы видим, что Малайзия не просто адаптирует все технические и институциональные новшества современного мира, но и выдвигает собственные идеи, ничуть не теряя при этом своей национальной и религиозной идентичности. Это отнюдь не периферия чужого мира, не транслятор задаваемой извне моды, а эпицентр оригинального творческого развития, опирающегося на богатый традиционный фундамент.
Символом малазийского взлёта стали «башни-близнецы» Менара Беркембар Петронас — гигантское сооружение высотой 451 метр. Скептик может сказать: где же тут модернизация без вестернизации, когда даже в этой символике налицо подражание знаменитым башням Нью-Йорка? Однако именно сравнение с американскими «близнецами» позволяет ещё раз подчеркнуть специфику малайской модели развития.
Во-первых, физические законы неизбежно ведут к сходству многих архитектурных решений, нередко совершенно независимых друг от друга: вспомним пирамиды Египта, зиккураты Ура и теокалли Майя. Во-вторых, малазийские башни изначально были спроектированы выше башен Нью-Йорка, в чём проявился дух соревновательности, а не ученичества. В-третьих, в отличие от унылых параллелепипедов, маячивших над Манхэттеном, «близнецы» Куала-Лумпура выглядят шедеврами не чуждого древней традиции искусства, сочетая в себе черты китайских пагод, мусульманских минаретов и сооружений индуистского Ангкора. Наконец, в-четвёртых, «башни-близнецы» Нью-Йорка пали, а в столице Малайзии стоят — и это тоже может быть пророческим символом в соревновании цивилизаций.