Перспективы энергорынка ЕС после окончания эпидемии коронавируса
Оценка ситуации
В ЕС с 2009 года проводят единую энергополитику в направлении увеличения возобновляемых источников энергии к 2030 году в своём энергобалансе с 32% до 60%. 11 из 27 стран реализовали переход к возобновляемым источникам энергии (ВИЭ). На первом месте находится Дания (50%, из них ветровая энергетика 36,8%) – здесь наивысший в ЕС объём использования ВЭС, СЭС и биомассы. Далее в секторе ВЭС следуют Ирландия (24,7%), Испания (19%) и Германия (16%).
Доля ядерной энергетики в ЕС за 15 лет сократилась с 23% до 13%. Уголь снизился с 25% до 18%, нефть с 11% до 4%, гидроэнергетика с 21% до 16%. Осталась прежней доля сжигаемой биомассы – 1%. Не используются торф, геотермальные источники и энергия океана. Выросла доля ВЭС – с 2% до 16%. СЭС выросли от 0 до 10%. Доля природного газа выросла с 17% до 21%.
Относительно высокая доля роста ВИЭ объясняется низким стартом, тогда как доля роста газа достигнута в условиях давней эксплуатации этого ресурса. Прочие виды ресурсов показали тенденцию к снижению. Внутри государств ЕС пропорции традиционных и альтернативных источников национальных энергобалансов значительно различаются.
Главной целью энергетической реформы было объявлено сокращение объёмов СО2, однако поставленная задача осталась нерешённой.. Возобновляемые источники энергии по сравнению с традиционными оказались сверхдорогими.
Энергетика Европы характеризуется наличием противоречивых тенденций, не позволяющих выработать оптимальную стратегию энергообеспечения. На энергорынке ЕС конкурируют государства, технологии и компании.
Традиционная энергетика представлена ГЭС и АЭС, имеющими экологические риски и затратную часть на генерацию и безопасность. Возобновляемые источники энергии более экологичны, но менее мощны и неустойчивы из-за погоды. Кроме того, они обладают рядом побочных эффектов, вызывающих претензии к их оптимальности.
Так, все системы ветровой и солнечной энергетики занимают большие пространства. Ветровые станции – это источники инфразвука, риска разрушения близко расположенных жилищ из-за отрыва лопастей и смерти птиц, разбивающихся о лопасти. Солнечные батареи дороги, громоздки и маломощны, к тому же они уязвимы от погоды и времени суток.
Ветровая генерация в ЕС превзошла угольную (153,7 ГВт против 12,5 ГВт), что составило более половины всех введённых в ЕС энергомощностей. По темпам роста лидирует Германия (5,4 ГВт), на втором месте Франция (1,6 ГВт), на третьем месте Нидерланды (887 МВт). Далее следуют Финляндия, Ирландия, Литва.
Тем не менее, в Германии альтернативная энергетика составляет 35% потребляемой электроэнергии. Прочий объём распределён между собственными ТЭС и ГЭС и поставками из Франции, Швеции и Норвегии. Стремление ЕС к экспансии в Восточную Европу привело к необходимости обещать Украине интеграцию в энергорынок ЕС в качестве поставщика электроэнергии.
Украина, где велики объёмы ТЭС и ГЭС, добилась в 2011 году включения себя в европейское Энергетическое сообщество, обещая взамен начать наращивать ВИЭ. Таким образом, энергорынок ЕС характеризуется наличием игроков, имеющих разную техническую базу и разную мотивацию.
Франция, Швеция и Украина имеют высокую долю электроэнергии, производимой на АЭС и ГЭС, не имея при этом адекватного внутреннего спроса на эти объёмы. Франция на АЭС производит 75% электроэнергии, Швеция 45%. В Норвегии велики водные ресурсы для ГЭС. Практически все страны ЕС имеют периодически возникающие излишки, для реализации которых и создавался энергорынок ЕС. Однако хранение и транспортировка резервных объёмов снижает их ценность ввиду высоких затрат.
Энергорынок ЕС характеризуется наличием больших ценовых ножниц. Так, в Германии цены на электроэнергию для предприятий на 30% выше, чем во Франции, а в ценах для населения разница ещё выше. Такая разница обусловлена высокой себестоимостью энергии для тех стран, где высока доля «зелёной» энергетики. Высокая доля ветряных турбин и солнечных батарей в общем энергобалансе страны делают её экономику менее конкурентоспособной.
Сгладить негативное воздействие структурных особенностей энергобалансов стран с низкой и высокой долей ВИЭ был призван энергорынок ЕС. Однако по ряду причин проблем с единой энергетикой ЕС, опирающейся не на экономические, а на идеологические критерии, стало больше, чем должно было быть решено. К географическим и технологическим факторам добавились глобальный экономический кризис и усилившая его воздействие пандемия коронавируса COVID-19.
Постановка проблемы
На энергорынке ЕС образовался классический кризис перепроизводства, усугублённый структурным кризисом европейской энергосистемы. Его протекание осложняется несколькими факторами.
1. На энергорынок в качестве продавца вышла Украина, обострившая ценовую конкуренцию и усилив разногласия европейских держав по вопросу Киотского протокола. Украину приняли в Энергосообщество, закрыв глаза на нарушения её обещаний заняться после кооптации усилением своей альтернативной энергетики. Такие льготы означают возможность нарушения условий Энергосообщества в плане «зелёной» энергетики.
2. Украина стремится демпинговать на энергорынке ЕС так же, как она демпингует на рынках металлургии и сахара. Нарушение единства принципов ценовой политики в рамках Энергосообщества подрывает смысл его функционирования и бьёт по экономике Германии, где из-за высокой доли «зелёной» энергетики себестоимость электроэнергии выше, чем во многих странах ЕС. Так включение Украины в зону влияния Брюсселя подрывает экономическую мощь Германии.
3. Украина была принята в Энергосообщество ЕС в самый неудачный период - на фазе спада конъюнктуры, что обострило кризис в европейской экономике.
4. Эпидемия коронавируса повлекла усиление спада в ЕС, усилив падение спроса и объёмов перепроизводства на рынке энергоресурсов.
5. Обострилась проблема хранения резервов электроэнергии, что и без того процесс дорогостоящий. Даже в сфере ГЭС замкнутого цикла, где в периоды переизбытка энергии вода закачивается в верхний резервуар, чтобы потом, стекая, вращать роторы генерации, такая схема признана нецелесообразной из-за низкого КПД (теряется 25% энергии).
Использование же водохранилищ Швеции и Норвегии невозможно из-за больших расстояний для транспортировки электроэнергии, что потребует создания дорогих ЛЭП, на которые у ЕС нет источников финансирования.
6. На рынке ЕС отсутствуют механизмы балансирования спроса и предложения электроэнергии в режиме реального времени. Это такие давно планируемые, но до сих пор не введённые механизмы, как двусторонние договоры, договоры на сутки вперёд и рынок внутрисуточной покупки.
Возникающие дисбалансы приходится компенсировать использованием оставшихся угольных и газовых ТЭС и АЭС, что ставит Германию в зависимость от стран-экспортёров, в первую очередь Франции и Швеции. В то же время в благоприятные дни Германия заливает ЕС энергией от ветровой генерации по демпинговым ценам. В результате энергорынок ЕС лихорадит, а германская генерация стала европейской проблемой.
7. Нестабильность электроэнергетики Германии отпугивает от неё инвесторов. Объём требуемых германских резервов оценивается в 61 ГВт. Существующие системы хранения вмещают лишь 9 ГВт. Учитывая, что правящий класс Германии весь в целом ориентирован на сохранение запрета на использование АЭС, из традиционной энергетики остаются мазут и газ, причём мазут менее экологически благоприятен, чем газ, выделяющий при сгорании на 50% меньше СО2 .
Особенно остро стоит вопрос распределения излишков прерывистой генерации в Германии, возникших из-за падения производства вследствие эпидемии коронавируса. Энергорынок ЕС оказался не в состоянии принять высвобожденные германские объёмы, что по факту изолировало энергосистему страны и поставило вопрос об источниках и структуре генерации не только в Германии, но и в ЕС. Таким образом, эпидемия стала экспериментом по проверке устойчивости европейской энергетической инфраструктуры, результаты которого показали безальтернативность традиционных способов генерации.
Выводы
1. Инфраструктура энергорынка ЕС показала неспособность быть устойчивой даже в нормальном режиме работы. Кризисные и чрезвычайные режимы дестабилизируют энергорынок ЕС, усиливая негативные тенденции национальных экономик.
2. Энергосистема ЕС не интегрирована в единый комплекс и работает по принципу общего рынка. В результате на рынке преобладают конкуренция, конъюнктурные скачки и отсутствие механизмов интеграции стран ЕС в единое энергетическое пространство. Дезинтеграционный потенциал энергорынка ЕС выше интеграционного, и отсутствуют институты, способные и желающие исправить это положение.
3. Окончание эпидемии коронавируса совпадает с фазами спада и депрессии в экономике ЕС. Кризис макроэкономики инициирует развитие кризиса в энергетике. Каскад кризисов усиливает центробежные тенденции стран ЕС, обостряя борьбу за дешёвые энергоресурсы.
4. Борьба за дешёвые энергоресурсы приводит политическую систему Германии на грань устойчивости. В ней обостряется борьба про- и антиатлантистских групп. Это касается не только борьбы за газовые трубопроводы, но и за атомную энергетику: поражение сторонников атомной энергетики и победа экологических движений в германском случае означает господство неоконсерваторов США, продвигающих для Европы экологическую повестку в целях сдерживания её промышленного потенциала.
5. Учитывая полную зависимость политических элит Франции и Германии от позиции США, можно отметить, что Франции позволено иметь ядерное оружие и АЭС, но это не позволено ФРГ. Это выражение стремления сдержать развитие Германии, создав Франции конкурентные выгоды под контролем США.
По мере обострения кризиса перепроизводства в ЕС между Францией и Германией вырастут противоречия политического характера, относящиеся к энергетической сфере. Борьба за влияние на развитие этих противоречий будет определять политику России и США в отношении Европы как третьего в мире рынка первичной энергии в ближайшее десятилетие.
6. Сокращение выбросов N2, СО и СО2, достигаемое в результате применения ВИЭ, компенсируется неизбежным использованием угольной генерации. Несмотря на все усилия по внедрению ВИЭ, в Германии уровень вбросов СО2 остаётся на уровне 90-х годов.
В то же время «зелёные» технологии невозможны без крупных капвложений, на которые не способны частные инвесторы и не идут государства ЕС. К тому же население уже негативно реагирует на избыточную насыщенность территории проживания ветровыми установками. Всё это кладёт естественные пределы расширению сферы ВИЭ и вытеснению газа как оптимального вида топлива для энергетики.
7. Несмотря на фазу спада, вызванную кризисом и усиленную эпидемией коронавируса, потребность в импорте природного газа в ЕС в ближайшие годы возрастёт. Общий энергодефицит ЕС накануне кризиса составлял 760 млн. тонн нефтяного эквивалента (ТНЭ), или около 45% от общего объёма потребления первичной энергии в 1689 млн. ТНЭ (в соответствии с данным статистического отчёта BP Energy Outlook 2018).
Наращивание объёмов ВЭИ не сможет компенсировать дефицит, образующийся от закрытия газового месторождения Гронинген в Северном море (Нидерланды), сокращения поставок газа из Норвегии и бурого угля из Польши. Импорт минерального топлива – общая тенденция развитых стран.
8. Экстраполируя нынешние тенденции роста объёмов потребления газа, ЕС в 2022 году будет импортировать до 240 млрд. м.3 газа, что составит рост на 45%. К 2025 году объём потребления газа в ЕС дойдёт до 500 – 550 млрд. м3. К тому времени падение добычи на старых европейских месторождениях достигнет 36 млрд. м3. Россия как поставщик газа для ЕС в таких объёмах и по конкурентоспособной цене безальтернативна.