Ялта-45, день IV: Сталин, Черчилль и «польский гусь»

Одной из ключевых тем переговоров в Ялте была судьба Польши. Исследователи подсчитали, что на обсуждение польского вопроса пришлись почти четверть всех высказываний, сделанных на конференции, а фамилии Арцишевский, Миколайчик или Осубка-Моравский звучали в несколько раз чаще, чем фамилия де Голль.

Про Польшу говорили практически каждый день, в основном по инициативе Черчилля — он считал Варшаву ключом к Восточной Европе и мощным рычагом давления на СССР. При этом Черчилль прикрывал свои мотивы потоком высокопарных фраз. Цитата: «У Великобритании нет никаких материальных интересов в Польше. Великобритания вступила в войну, чтобы защитить Польшу от германской агрессии. Великобритания интересуется Польшей потому, что это — дело чести Великобритании».

Британский премьер пытался водворить в Варшаве свою клиентелу — эмигрантское «правительство в изгнании». Сталин эффективно сдерживал наступление Черчилля. К концу четвёртого дня в переговорах наметился прогресс: Рузвельт и его окружение отказались идти на поводу у Черчилля и были готовы к компромиссу по вопросу формирования польского правительства.

Со своей стороны, Сталин объяснял, что не может иметь дело с политиками, которые не признают новые границы СССР — кстати, установленные по Линии Керзона, прочерченной когда-то самими британцами, и в целом согласованные ещё в Тегеране в 1943 году.

Кроме того, в условиях решающей схватки с нацистской Германией СССР нуждался в стабильном и дружественном тыле, который могли обеспечить только союзники Москвы — польские коммунисты. Сталин особо подчеркнул, что бойцы подконтрольной лондонскому правительству Армии Крайовой дезорганизуют тыл, а временами просто стреляют в спину бойцам Красной Армии.

Контролируя ситуацию на земле, Сталин предлагал «перезагрузить» польский вопрос и компенсировать «восточные кресы» за счёт принадлежавших Германии Померании, Силезии и части Восточной Пруссии. Советский вождь полагал, что тем самым будет открыта новая страница в отношениях между русскими и поляками. Он настаивал на том, что отношение поляков к СССР изменилось после освобождения страны от немцев, и на тот момент был абсолютно прав. За считанные месяцы в конце 1944-го и начале 1945-го годов в Польскую рабочую партию вступили более 500 тысяч человек. Популярность идей социализма объяснялась просто: люди видели в СССР силу, способную разгромить фашизм. Также многие не могли простить лондонскому правительству провал Варшавского восстания.

Однако Черчилля стабильная Польша совершенно не интересовала. Временами он забывал свою пафосную риторику в отношении польской стороны и высказывался довольно цинично: «По вопросу о перемещении границы Польши на запад британское правительство хотело бы сделать такую оговорку: Польша должна иметь право взять себе такую территорию, которую она пожелает и которой она сможет управлять. Едва ли было бы целесообразно, чтобы польский гусь был в такой степени начинён немецкими яствами, чтобы он скончался от несварения желудка».

Разумеется, Польша была нужна британцам только как инструмент геополитического шантажа Москвы, судьба же самих поляков циничного британского лидера абсолютно не интересовала. Проиграв польскую партию в Ялте, Черчилль не успокоился и отдал приказ своим штабистам начать планировать операцию «Немыслимое», основной задачей которой был разгром частей Красной Армии в Восточной Германии и Польше силами британских и американских военных, частей Вермахта и… остатков Армии Крайовы.

Сегодня примерно ту же роль в британских раскладах играет Украина. Есть что-то общее в обсуждении польской темы в 1945 году и украинского кризиса теперь. Это и вопросы о справедливых границах и законности власти. И обилие высокопарной риторики со стороны Запада. Но особенно — запредельный цинизм в разговорах о судьбах жителей территории, которую британские стратеги определили как военный плацдарм в столкновении с геополитическим противником.